Не щадил ни Козакова, ни Ахеджакову: самые ядовитые эпиграммы Гафта, которые разрушили его дружбу со звёздами
Что может быть опаснее острого языка в театральной среде? Валентин Гафт знал ответ на этот вопрос как никто другой. Его эпиграммы разлетались по стране быстрее сплетен, а коллеги боялись попасть под прицел его ядовитого пера больше, чем плохих рецензий. Но какую цену заплатил сам мастер слова за свою безжалостную честность?
В мире советского театра, где репутация строилась десятилетиями, а разрушалась одной неудачной ролью, слово Валентина Гафта имело силу приговора. Актер, который блистал на сцене “Современника” и покорял зрителей в культовых фильмах, параллельно вел другую жизнь — жизнь беспощадного критика своих коллег. Его эпиграммы становились частью театрального фольклора, но за каждой острой строчкой стояла разорванная дружба или многолетняя обида.
Михаил Козаков: “Ославлен на всю страну”
Самой знаменитой и, пожалуй, самой жестокой стала эпиграмма Гафта на Михаила Козакова. Четыре строчки, которые актер услышал от самого автора, изменили его жизнь навсегда:
“Все знают Мишу Козакова,
Всегда отца, всегда вдовца.
Начала много в нем мужского,
Но нет мужского нет конца”.
Козаков признавался, что “вспыхнул”, едва услышав эти строки. Он сразу понял — эпиграмма разойдется по всей стране. И действительно, куда бы ни приезжал актер с выступлениями, его спрашивали о “Валькиной эпиграмме”. Каждое выступление отдела пропаганды превращалось для Козакова в испытание — люди хотели услышать не о его творчестве, а о том, правдивы ли намеки Гафта.
Попытка Козакова ответить эпиграммой на эпиграмму провалилась — его строчки “Про Гафта рифмовать? Зачем? Гафт не рифмуется ни с чем” не смогли затмить гафтовский шедевр язвительности. Ирония ситуации заключалась в том, что сам Козаков в итоге благодарил коллегу за “прекрасную рекламу среди женской части населения” — многие женщины, заинтригованные эпиграммой, действительно решили “проверить правдивость заявления”.
Семейство Ефремовых: от отца к сыну
Гафт не щадил и театральных династий. Олегу Ефремову, легендарному основателю “Современника”, досталось особенно. В 13 лет будущий эпиграммист написал на 50-летнего режиссера:
“Олег, еще не век
Всего полвека прожито
А посмотри на рожу-то!”
Спустя годы под прицел попал и сын — Михаил Ефремов. Когда тот получил роль Чацкого во МХАТе после ухода из “Современника”, Гафт не преминул отметить это событие:
“Все по таланту, не по блату
Чуть свет, и он у ваших ног
Давненько не везло так МХАТу
К отцу прибавился сынок”.
Интересно, что сам Михаил Ефремов на юбилее Гафта с улыбкой вспоминал эти эпиграммы, демонстрируя, что время лечит даже самые болезненные уколы острословия. Но тогда, в момент создания этих строк, они наверняка причиняли боль не только самим Ефремовым, но и их близким.
Лия Ахеджакова: скандал в семье
Особый случай — отношения Гафта с Лией Ахеджаковой. Коллеги по “Современнику” и партнеры по знаменитому “Гаражу”, они то дружили, то ссорились с завидной регулярностью. Виктор Тульчинский вспоминал характерный эпизод: когда он искал Ахеджакову за кулисами, Гафт саркастично посоветовал: “Конечно, видел. Выйди на улицу — на любом митинге ты её найдёшь”.
Но настоящий скандал разразился из-за эпиграммы, которая в первоначальном варианте звучала убийственно просто:
“Везде играет одинаково
Актриса Лия Ахеджакова”.
Мать Лии Меджидовны была возмущена до глубины души, семья требовала объяснений. И тогда произошло невероятное — Гафт, вопреки своему характеру, переписал эпиграмму, добавив извиняющие строчки:
“Везде играет одинаково
Актриса Лия Ахеджакова.
Великолепно, в самом деле,
Она играет на пределе!”
Коллеги шутили, что это редчайший случай — Гафт переделал стих. Возможно, потому что Ахеджакову все-таки уважал, или не хотел скандалов на ровном месте.
Цена острого слова
Парадокс Гафта заключался в том, что он понимал разрушительную силу своих эпиграмм, но не мог остановиться. “Иногда мне говорят: ‘Какой ты злой’. Но эпиграммы и должны быть острыми, колкими”, — оправдывался он. При этом актер подчеркивал, что не считает себя лучше тех, кого высмеивает, и отрицал авторство самых злых эпиграмм, которые ему приписывали.
Театральная среда жила по особым законам. В мире, где все знали всех, где творческие судьбы переплетались на десятилетия, каждое слово имело вес. Гафтовские эпиграммы становились частью биографий их героев — Козаков навсегда остался актером, про которого “все знают”, Ефремовы — династией, которую высмеял еще юный Гафт.
Но какую цену платил сам эпиграммист? Каждая острая строчка отдаляла от него коллег, превращала потенциальных друзей во врагов. В театре, где успех часто зависит от отношений, Гафт выбрал путь одиночки-правдоруба. Его боялись, его уважали, но любили ли?
Скандал с Валентином Плучеком в Театре Сатиры в 1969 году показал, что Гафт умел не только наносить удары, но и получать их. Когда режиссер публично унизил актера, назвав его поведение на сцене “урковским”, Гафт молча покинул кабинет, а через несколько минут на стол Плучеку легло заявление об увольнении. Актер не стал выяснять отношения, не пытался оправдываться — он просто ушел, сохранив достоинство.
Возможно, именно этот случай показал Гафту, как больно могут ранить слова. Но урок не пошел впрок — эпиграммы продолжали рождаться, а театральный мир продолжал содрогаться от очередных острословных выпадов мастера.
Наследие эпиграммиста
Сегодня, спустя годы после ухода Валентина Гафта, его эпиграммы продолжают жить своей жизнью. Они стали частью культурного кода, цитируются в книгах и статьях, обрастают легендами и домыслами. Парадоксально, но именно благодаря своему ядовитому перу Гафт обеспечил бессмертие не только себе, но и тем, кого высмеивал.
Михаил Козаков, несмотря на все обиды, признавал талант эпиграммиста. Лия Ахеджакова продолжала играть с ним в одном театре. Михаил Ефремов с улыбкой вспоминал гафтовские строчки на юбилее автора. Время действительно лечит раны, но оставляет шрамы в виде рифмованных строк.
Валентин Гафт создал уникальный жанр — театральную эпиграмму, где за внешней игривостью скрывалась беспощадная правда о человеческих слабостях. Его герои оказались увековечены не в мраморе, а в рифме — более едкой и долговечной, чем любой памятник.
Но остается главный вопрос: стоила ли игра свеч? Можно ли считать оправданным талант, который причиняет боль? Гафт выбрал путь художника-разрушителя, предпочтя острое слово теплым отношениям. История рассудит, был ли этот выбор правильным.
А что думаете вы? Имел ли право Валентин Гафт так беспощадно высмеивать коллег, или его эпиграммы перешли границы допустимого? Поделитесь своим мнением в комментариях — ведь спор о цене таланта и границах искусства актуален во все времена.
Самые читаемые материалы на эту тему: