Надежда Бабкина. Ягодка опять

Однажды узнали про конкурс вроде «Алло, мы ищем таланты!», решили принять участие, поехали. В...

Однажды узнали про конкурс вроде «Алло, мы ищем таланты!», решили принять участие, поехали. В кулуарах стоял парень в военной форме, играл на контрабасе, мы попросили: «Иди сюда, подыграй нам». Другой сидел у рояля. В общем, собрали скрипку, бубен и утюг, где-то в коридоре отрепетировали номер и вышли на сцену с этими парнями из других коллективов. Работали на импровизации, с горящими глазами. Но... потерпели фиаско, нам сказали примерно следующее: вы не таланты, нам не подходите, слишком громко поете.

— Надежда Георгиевна, «Русской песне» — ансамблю, который сегодня стал театром, исполнилось сорок пять лет. Как это начиналось?

— Началось это все в общежитии Института имени Гнесиных, в котором я училась на дирижерско-хоровом факультете. Юной девушкой приехала в Москву из Астрахани. До этого ни разу не бывала в столице, и меня сразу затянуло в сумасшедший водоворот. Я и не хотела из него выбираться. Мне было все невероятно интересно, все новое имело притягательную силу, я все хотела знать. И в этом помогали преподаватели. Мы получали знания от людей, которые глубоко изучали наши корневища, которые заразили нас любовью к народному жанру. Кто-то по сей день считает его низким, третьесортным, не имеющим никакого отношения к академизму, к классическому направлению. Кто-то уверен, что тратить время на серьезное изучение народной музыки не стоит. Русская народная культура — вовсе не сказочки и прибауточки, так ее могут воспринимать только невежды, необразованные люди. Это мощнейшая основа всей нашей жизни. «Русская песня» достигла величайшего уровня, исполняя народную музыку. Сегодня это государственный академический театр, в котором одна из главнейших составляющих — высота нашего профессионализма.

При этом Надя Бабкина не всегда была в чести, иной раз ощущала себя ненужным элементом. Моего коллегу Митю Покровского поддерживал Союз композиторов, его привечал сам Родион Щедрин. Министерство культуры приветствовало студенческий молодежный ансамбль «Карагод», он стал базой этнографического направления. А тут какая-то Надя Бабкина создает свою творческую единицу... Да кому она нужна, кто она такая?! В 1975 году я решила: мы должны быть ни на кого не похожими, нам надо стать экспериментаторами.

Как случилось, что я взялась руководить коллективом? Меня назначили на эту должность девчонки, сидевшие со мной за одним столом в общежитии: «Надь, ты побойчее, давай руководи. Не понравится — через месяц бросишь нас к чертовой матери, назначишь вместо себя кого-то другого». Поступить так не позволяло воспитание. Мой папа был руководителем, он никогда ничего и никому не перепоручал, всегда сам тянул лямку. Мне внушал: «Если берешься за что-то, доводи до конца. Сомневаешься — даже не трать на это время». И он был прав: если уж взялся за гуж, не говори, что не дюж!

Помню, проснулись утром, девчонки спрашивают:

— Ну что, Надька, когда у нас репетиция? — Опаньки, а я откуда знаю? — Ну, выучим мы пару песен, а куда пойдем их петь?

Они стали засыпать меня вопросами, а я не знала, как на них отвечать. Так сложилось, что я — человек мгновенных решений, не могу о чем-то долго раздумывать. Тут же сочинила ответ:

— Репетиция сегодня после лекций в общаге, будем разучивать два произведения, позже скажу вам какие.

И понеслось. Стала узнавать, где, на каких площадках проходят музыкальные конкурсы. Шли участвовать во всех, на которые успевали. Везде нас футболили, желающих, таких как мы, было полно. Не получилось в одном месте, не отчаивались, искали другую территорию. Особо не расстраивались, для нас конкурсы были своего рода забавой. В институте мы получали стипендию, а еще зарабатывали, халтурили.

Однажды распевалась и параллельно мыла пол. Окна были открыты. Вдруг в дверь заходит парень:

— Кто тут сейчас орал?

— Во-первых, не орала, а пела! А в чем дело?

— Я работаю в оркестре «Боян», завтра у нас прослушивание солисток, приходи — тебя точно возьмут.

А у меня тут ведро стоит, тряпка в руках. На следующий день пошла — и меня взяли, хотя там столько девок сидело в коридоре. Парень тот играл в оркестре на баяне. Стала зарабатывать, выступала на радио, записала с оркестром свои первые пластинки. Руководитель постоянно ходил в деканат отпрашивать меня с занятий. Но экзамены сдавала на общих основаниях, ответственности за знания с меня никто не снимал. Правда я все успевала.

А когда создалась «Русская песня», мы пели в концертах, за это платили десятку, однажды с нами рассчитались книгами. Общежитие стояло на улице Космонавтов, напротив ВДНХ, институт располагался в центре — на Поварской. Утром сбрасывались по двадцать пять копеек, вчетвером садились в такси до института. С педагогами сталкивались у входа, те шли пешком и видя нас, удивлялись: «Какие у нас пошли студенты, на такси разъезжают!»

Гостиницу «Космос» еще не построили, район выглядел деревенским. На каждом шагу работали ларьки, где продавали бурду, называвшуюся кофе с молоком, и пончики в сахарной пудре. Какой же вкуснятиной они нам казались! Считаю, мы жили богато, на что поесть было всегда. А уж если работать на макаронной фабрике... Я руководила там самодеятельностью. Тогда часто при предприятии создавались самодеятельные народные коллективы. Это сейчас их нет, а зря. Когда кто-то сегодня спрашивает:

— Вам, наверное, трудно жилось в Советском Союзе? — отвечаю:

— Мне все было по плечу.

Захотела я работать на фабрике, приехала и предложила свои услуги. И меня взяли. Легко устанавливала контакт с людьми, по сей день могу со всеми договориться, лишь бы только впустили в дверь.

Наши друзья руководили самодеятельностью на ликеро-водочном заводе, так что к любому празднику мы были прекрасно подготовлены. Сложности преодолевали легко, нам было весело. Когда закусить было нечем, жарили картошку на воде, чтобы не пригорала. Но она получалась румяной, так что нравилась нам и такой.

Никто мне тогда не подсказал, что надо собирать документацию, регистрировать коллектив. Мы пели себе и пели, ездили и ездили на гастроли, и нам это нравилось. Когда сегодня глава какого-нибудь региона спрашивает:

— А что вы к нам не приезжаете? — отвечаю:

— Думаете, чемодан собрала и поехала?

Для этого надо, чтобы кто-то пригласил, все организовал, чтобы мы уточнили свой график. Тогда мы поймем: здесь нас ждут. Продемонстрируем свой «духовный продукт» и заработаем аплодисменты и гонорар. Все логично.

По сей день вспоминаю наше первое выступление в концертном зале Союза композиторов. Помню, с каким восхищением нас принимала аудитория, а публика там собиралась непростая. Но мы ее покорили. Правда, никогда не могла себе представить, что это выльется в структуру огромного масштаба, что я буду популярна на всю страну и даже дальше. К слову, маленькие дети узнают меня чаще, чем их родители. Наверное, ощущают во мне что-то родное. Мое детство было счастливым, меня никто не обделял, я делала все что хотела. Но и получала за то, что крепко озорничала.

— А что творили?

— Да все! Завуч меня не любила и не принимала, я не понимала, за что, почему так происходит. Пошла и помазала ей ворота дегтем — это же позор на всю деревню. Муж закатил ей скандал.

В другой раз угнала папин мотоцикл, серьезную немецкую машину КS 750, она появилась у отца еще во время войны. Мотоцикл был с коляской. Просто мне захотелось на нем покататься. Брат увидел, закричал: «Надька, возьми меня с собой, иначе я все родителям расскажу». Пришлось посадить его в люльку. Когда заметила, как на дороге за нами погналась милиция, скомандовала:

— Валерка, выпрыгивай из люльки!

А он мне:

— Я боюсь.

Но все-таки выпрыгнул, я не знала, как остановить мотоцикл, пришлось прыгать следом, а мотоцикл улетел в Волгу. К счастью, его достали и он продолжил ездить. Но пришлось во всем признаться папе.

Мама работала учительницей начальных классов, но никогда не хотела учить нас с братом, считала, что это было бы несправедливо по отношению к другим детям. Родители были правдолюбами, я воспитана так же. Училась блестяще, проявляла прекрасные способности, но девочкой была беспокойной, хлопот родителям доставляла.

— Вернусь к «Русской песне». Коллектив надо было развивать, обеспечивать аранжировками, привлекать музыкантов. Как это происходило?

— Вначале у нас ничего не было. Однажды узнали про конкурс вроде «Алло, мы ищем таланты!», решили принять участие, поехали. В кулуарах стоял парень в военной форме, играл на контрабасе, мы попросили: «Иди сюда, подыграй нам». Другой сидел у рояля. В общем, собрали скрипку, бубен и утюг, где-то в коридоре отрепетировали номер и вышли на сцену с этими парнями из других коллективов. Работали на импровизации, с горящими глазами. Но... потерпели фиаско, нам сказали примерно следующее: вы не таланты, нам не подходите, слишком громко поете. А мы без микрофонов покрывали весь зал. Думаете, нас это остановило? Продолжили двигаться дальше.

Институт мы благополучно окончили, кто-то продолжил учиться в аспирантуре, я поступила на сольное народное пение в Гнесинку. Так что из общаги нас не гнали.

— В те времена, чтобы оставаться в Москве, требовалось получить прописку.

— Со мной все было в порядке, я по щелчку вышла замуж. Увидела парня-музыканта, который мне понравился, и сказала: «Вот этот будет моим». И он стал моим, а девчонок надо было пристраивать.

Моя жизнь никогда не отличалась размеренностью, в ней все случалось как-то одновременно. Как шарахнет! И ни от чего нельзя отказаться, надо все как-то «умотыжить». Потом сообразила: никогда не подведет правильная организация труда — тогда все успеешь сделать, исполнить свои желания, да еще в конечном итоге получишь удовольствие. Конечно, как все люди, я могу расстроиться, переживать, что что-то не получается или тяжело идет, но это нормально, я живой человек.

Если не опускать руки, не пасовать перед трудностями, не паниковать, времени хватит на все. У меня и коллектив уже был создан, и учебу я не бросила, и чистоту в доме поддерживала, и борщи с кашей были наварены, никто голодным не ходил, а потом родился ребенок.

В декрете не сидела ни одной недели. Быстренько сама родила, принесла сына домой, чуть ли не на следующий день побежала в институт. Когда Данила был маленьким, не доставлял мне хлопот, рос абсолютно спокойным парнишкой. Иногда оставляла его на соседку, поскольку жила в коммуналке. Ничего страшного, прихожу, он сопит себе в подушках. Грудное молоко сцеживала прямо на лекции, бежала домой, кормила сына, ставила бутылочки с молоком в холодильник. Через четыре месяца оно у меня закончилось. Пришло время кефира, сама его заквашивала, не моталась ни на какую молочную кухню. Самое удивительное, что вправду все успевала. У меня не было нянек, никаких помощниц по хозяйству, в выходные Данилу иногда брали посюсюкаться родители мужа. Но чаще с самого раннего детства я таскала сына с собой, никаких капризов он мне не закатывал, все складывалось замечательно.

Лекции, дополнительные занятия, оркестр — не было такого, чтобы я развалилась как барыня и лежала, да и не хотелось, если честно. Скажу больше: я и сегодня почти все успеваю, только нагрузки стали больше, но мне все равно хотелось бы прихватить еще пару дел. Правда сейчас позволяю себе сознаться, что иногда устаю.

— Непохоже.

— Потому что мне нельзя уставать, за моей спиной люди. Я должна научить их всему, что сама знаю, чтобы они могли продолжить мое дело.

— Помните ваши первые гастроли?

— Конечно, это было в Свердловске году в 1978-м. «Русская песня» работала уже от Москонцерта, куда нас приняли. Мы сразу поставили себе высокую планку, у нас не было ни дня на раскрутку. Очень скоро попали на экраны телевидения, стали завоевывать призовые места на музыкальных конкурсах. И вот добрались до Свердловска. Нам дали зал филармонии, что считалось очень престижным, там божественная акустика. Перед концертом репетировали часов семь, вышли на сцену, а в зале по Райкину — три сестры и дядя Ваня. Девчонки расстроились, предложили:

— Давай споем пять песен и уйдем.

Я не согласилась:

— Нет, работаем целую программу.

И забыв, что зал полупустой, мы ее отработали. Зрители провожали нас бурными аплодисментами, криками браво. Наш триумф можно было считать состоявшимся.

Через два года снова оказались в Свердловске на той же площадке. Я сразу сказала: «Девки, что бы ни случилось, как обычно работаем всю программу». Вышли на сцену, а народу в зале битком. У меня слезы навернулись на глаза, стояла и плакала. Это было такое счастье! Мы получали концертную ставку, должны были отрабатывать одиннадцать мероприятий в месяц. Норму стабильно перевыполняли, зрители хотели нас слушать. Я шла к директору и подписывалась еще на одиннадцать концертов. Мы хорошо жили, зарабатывали четыре тысячи рублей — приличные по тем временам деньги.

За два года «Русская песня» пробилась на радио и телевидение. Потом меня пригласили вести на радио программу, посвященную фольклору, «Бабкин дом», час общалась со страной в прямом эфире, приглашала детские и взрослые народные коллективы. Это было так круто! Позже восемь лет вела развлекательную программу «Бабкина суббота», тоже в прямом эфире. «Русская песня» перепела там множество произведений, а я разговаривала с людьми из разных регионов России. Потрясающее общение! Сегодня меня нет ни на одном радио, я неформат.

— Впервые я увидела вас и услышала «Русскую песню» дома на дне рождения у шефа бюро телеканала ARD, известного немецкого журналиста Герда Руге.

— Очень ему признательна за то, что устроил нам зарубежные гастроли. После той нашей встречи мы отправились в Мюнхен. Нас заранее предупредили: на концерт придет аристократическая публика в мехах и бриллиантах. Не огорчайтесь, если услышите пару хлопков, это не значит, что ваше выступление не понравилось, просто они так реагируют. Про себя подумала: надо же, как масть держат! Мы вышли на сцену и спели а капелла. Оркестра у нас тогда не было, лишь маленький барабанчик из «Детского мира», трещотки, стиральная доска, дудочка, ну и балалайка, на которой я умела брать пять аккордов. Под занавес все эти люди, которых я называла «бриллиантовыми», устроили нам овацию, свистели, топали ногами. Мы трижды выходили на бис. Концерт транслировался по радио в прямом эфире на всю Германию. Устроитель нашего концерта выскакивал на сцену и не мог понять, что происходит с залом: что ты с ними сделала? А я ничего не делала. Не знаю, что их так приманило: может, наша непосредственность, может, неожиданное знакомство с национальными традициями России, а у нас их о-го-го как много! В те времена стало большим удивлением, что нас так горячо принимают чужестранцы. Это же западные люди, которые жили — не тужили, у них другие ценности, другая культура. Но нам удалось их поразить, привести в восторг, потому что мы свято верили в то, чему себя посвящали. Никому ничего не доказывали, просто были собой, скажу честно, такими и остались, что меня радует. Наше культурное наследие и есть составляющая души, которую нельзя потрогать руками.

После концерта меня мучила жажда. Я тогда впервые попробовала темное пиво и убедилась, каким опасным оно может оказаться. Мне налили огромную кружку, причем предлагали разное, но светлое я видела, а такого не видела никогда в жизни. Выпила эту кружку чуть ли не залпом, не понимая, что это надо делать мелкими глотками. И меня повело, прилегла на лавку и ждала, когда придет Герд Руге. Вот такой приобрела опыт.

— Творческие люди отличаются непростыми характерами. Как вам удавалось ими руководить? Кто-то из первого состава «Русской песни» остается с вами по сей день?

— Никого нет, кто прошел бы со мной по жизни. Осталась только Надя Бабкина. Поговаривают, что Бабкина — ужасный человек, грубая, деспотичная, неадекватная, властная. А я не стану спорить! Правда, вокруг меня всегда находятся люди, которым хочется меня обнять, посоветоваться по разным вопросам, когда меня нет рядом, они скучают, пишут, звонят. Сегодня в театре два коллектива, сейчас один из них отправился на серьезную съемку, а я дала им напутствие. Я им доверяю, знаю, что все пройдет отлично, что их не собьешь, потому что у них мое воспитание. Ротации в коллективе идут. Уходят те, у кого амбиции были либо коротки, либо чересчур завышены, я не хочу в этом разбираться. Просто в какой-то момент я их не устроила и люди добровольно меня освободили от оков. Значит, я вправе найти им замену, не могу стоять на месте, мне надо двигаться дальше. Сегодняшний коллектив театра «Русская песня» достаточно молодой, самому юному нашему артисту двадцать три года.

Когда я начинала, никого не называли звездами. Наше восхищение вызывали популярные люди. Сейчас куда ни плюнь, попадешь в звезду. Но это же позорище! Когда мне говорят «Ну, ты же звезда!», поправляю: «Слушайте, звезды на небе, до них не дотянешься. Живите земной жизнью и достигайте высот, проявляя свои способности». Звездами артисты называются от безграмотности. Слишком много вокруг нас мишуры. Я иной раз жалею, что сегодня нет худсоветов. Они иногда прямо требуются, чтобы пресечь вседозволенность, подмену культурных ценностей. Понимаю, что многое изменилось, что должна соответствовать современным взглядам на жизнь, чтобы достучаться до подрастающего поколения. Но мне хочется притащить в эту действительность все качественное, что было в прошлом, чтобы люди могли отдохнуть душой. За этим они и приходят в наш театр.

— «Русская песня» всегда одевалась в красивые костюмы. Предположу, что они обходились дорого, поскольку их шили мэтры отечественной моды. Где находили средства?

— Ну у меня же государственное предприятие. Этот пункт я закладываю в бюджете. Все дизайнеры, с которыми мы работали, мои друзья. Это и Игорь Чапурин, и Маша Федорова, и Валя Юдашкин. Если мне надо, чтобы мои творческие усилия кто-то увидел и оценил со стороны, обращаюсь к профессионалам — Славе Зайцеву, Вале Юдашкину. Они мастера своего дела, тяп-ляп ни у них, ни у меня ничего не происходит.

Костюмы к юбилейному шоу «Русской песни» на сей раз создавал Игорь Гуляев. У него свой подход — это модно, современно и креативно. Я, конечно, экспериментатор, но все равно нервничала, как все получится. Как выяснилось, я тоже являлась для Игоря образцом. Он признавался: как-то у него в жизни не все складывалось, накрыло грустное настроение, и в тот момент он услышал мое интервью, где я высказала свою позицию. Говорит, что поверил в себя и понял: если Бабкина так может, то и он сможет. Я, не ведая того, оказала ему добрую услугу, он встал и пошел, стал развиваться дальше. Гуляев — интересный необычный художник, у него своеобразное видение, его костюмы выглядят ошеломительно.

Подготовка к юбилею была сложной, я не хотела видеть на сцене два притопа, три прихлопа, на полную мощность включила свою режиссерскую фантазию, чтобы наше шоу ни в чем не уступало западным. Когда я бываю в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, стараюсь посмотреть все их новые мюзиклы и шоу. После этого у меня складывается ощущение, что мы здесь обделены. Государство выделяет нашему театру средства, но никогда не интересуется, хватает ли нам их, чтобы стать коммерческим проектом. Для того чтобы заинтересовать нашим продуктом зрителей, он должен быть дорогим и качественным, тогда мы продадим его дорого. Звук, свет, сценические приспособления, костюмы, экраны-плазмы стоят сегодня больших денег. И они должны быть на уровне, а не напоминать глубокую самодеятельность девяностых годов. Ну почему мы сами себя так унижаем?

Моей затеей было отпраздновать сорокапятилетие «Русской песни» достойно, модно, современно. Мы назвали праздничное шоу «Голоса Вселенной», потому что русская песня звучит сегодня изумительно. Когда мы поем а капелла, достигаем такого уровня, что замирает все вокруг. Вместе с нами зрители радуются, плачут. Когда мы заканчиваем петь, на несколько секунд повисает тишина, а потом люди разражаются аплодисментами, кричат браво. То ли мы напоминаем публике, на какой земле они уродились, то ли между нами происходит какая-то химическая реакция. В результате оказываемся родственными душами, родными на генетическом уровне. Мы давно не слышали друг от друга слов благодарности, любви, взаимопонимания, уважения, доброты, нежности. Все мы разные, но в чем-то одинаковые, мы хотим увидеть человеческое лицо тех, кто стоит на сцене, чтобы потом ими восхититься. В программе прозвучало много интересного разнообразного музыкального материала — восточного, азиатского, балканского, греческого, итальянского... Я исполнила русскую народную песню в роковом прочтении, а на сцену въехали классные мужики на «харлеях». Это смотрелось круто! Никому кроме меня не приходит в голову соединять такое вместе.

Все наши хоровые коллективы копируют друг друга, давно не наблюдается развития, движения вперед. А я-то вижу безграничные масштабы звучания народной песни: твори что хочешь и получишь результат, новые впечатления. От эксперимента отказываться никак нельзя.

Каждый артист «Русской песни», выходящий на сцену, еще и артист театра. Наш театр способен показать не только удивительную концертную программу, но и создать драматический спектакль. Мы поставили «Яму» Куприна. Кто играет в спектакле? А весь ансамбль «Русская песня»! Нашим девчонкам не сразу и не легко дались роли проституток. Пришлось объяснять: если они такое играют, совсем не значит, что опираются на личный опыт. Они исполняют роли несчастных девочек, которые голодали, должны были кормить мам, поэтому пошли продавать свое тело. Кто не справлялся, тех выбрасывали, те погибали под забором. Понимаете, как они стремились и старались, чтобы туда не угодить? Актуальна ли сегодня эта тема? Нуждаются ли наши женщины в том, чтобы их берегли, чтобы к ним относились достойно? Еще как! Эти вопросы мы тоже поднимаем, эти задачи решаем, и ведь справляемся!

С нами работают театральные режиссеры, художники по костюмам, сценографы. Наш творческий горизонт сегодня гораздо шире, чем у других. Мы способнее иных государственных музыкальных коллективов, которые никак не хотят услышать то, что я пытаюсь до них донести. Я провожу фестиваль-марафон «Песни России». Пятнадцать лет мы ездим по стране, даем мастер-классы, показываем, как можно голосом добиться симфонического звучания, доказываем, что можем обходиться без оркестра и никто не заметит, что у нас нет ни единого музыкального инструмента. Делюсь секретами, как такого добиться, мы шли к этому сорок пять лет, у «Русской песни» есть база, свои методики, мало того, у нас есть свой сборник, мы сами сочинили ноты. Мы поем популярную песню, но партитуру полностью сочиняем сами, на основе той мелодии, которая была задана. Коллектив достиг высочайшего уровня, нам сегодня подвластно все.

Очень люблю и ценю всех своих артистов. Да, я жесткая, я с них требую, но и они понимают, с какой целью, впитывают все, что хочу донести. Говорю: вы должны знать как Отче наш пять составляющих, которые требует Надежда Георгиевна. И они их усвоили, но спотыкаются. Народный жанр сам по себе такой глубинный, увлекательный, такой интересный! Кто-то недоумевает: почему русский народ поет такие грустные, жалостливые песни? Они не грустные, просто так отдыхает и набирается сил душа русского человека. А потом он пойдет плясать и станет таким счастливым!

— Конечно же, я видела ваше интервью на НТВ, где вы откровенно говорили о том, как много пришлось вам пережить. Ком стоял в горле, когда вы рассказывали о не слишком счастливой семейной жизни, об аварии, которая чуть не унесла вашего сына. Что помогло вам все это выдержать?

— Не знаю. Наверное, мысль: я не имею права оставить все то, чего достигла. С неба мне ничего не сыпалось, всего добивалась своим трудом, желанием и стремлением. Но и жить по-прежнему не могу. Значит, должна сделать выводы, для меня случившееся тоже урок, вызов: смогу или не смогу. Смогла! Последствия, конечно, есть. Освободилась ли я полностью от пережитого? Нет. Сидит это во мне? Да! Но я живу и хочу быть счастливой, любимой, не собираюсь становиться черствым человеком. Да, я битая — и что с того? Так как я человек публичный, про мою «битость» частично знают все. Но до конца обо всем вряд ли кто-то когда-то узнает. И если вдруг происходит встреча, которая приятна и дорога моему сердцу, не хочу ее пропускать. Баловство, развлечение? Возможно, только не на пять минут, я человек постоянный.

— Самодостаточной женщине с сильным характером, наверное, сложно найти достойного ее уровня мужчину?

— А я и не ищу, все происходит как-то само. Будешь искать, запутаешься в трех соснах. Химия между двумя людьми зависит от господина случая. Надо позволить мужчине себя проявить. Тогда захочется быть рядом, подставить плечо, помочь. В одни ворота я не играю, не получаю от таких отношений удовлетворения. Но любой игривый пас принимаю во внимание. Серьезной мечты создать новую семью у меня нет. Зачем обременять кого-то своим присутствием? Я не подарок. Рядом со мной находятся только те, кто может меня выдержать, понять, почему я иной раз взбрыкиваю, сержусь или плачу.

— В посвященном вам документальном фильме видела три юных создания, которые вас обожают. Сын не связал свое будущее с музыкой, стал юристом. А кто-нибудь из ваших внуков проявляет творческие способности?

— Мои внуки вместе с родителями живут в деревне, специально уехали из Москвы в экологически чистую зону. Двое учатся в школе, один в пятом классе, другая во втором. Младшенькая присоединится к ним осенью. Творческий потенциал есть у всех, что меня больше всего радует, у них отсутствуют комплексы. Верочка, средняя, вылитая я, я тоже в детстве была светленькой, кудрявой и водилась с пацанами, была заводилой. Соседские ребята тоже ждут Веру: когда она придет, тогда и начнем действовать. Марфу я называю руководителем клининговой компании: ей надо мыть полы, наводить чистоту, печь печенье, чтобы угостить Надю. Она прям девочка-девочка, носит платьица и юбочки, брюки не жалует. Вера-то ходит только в брюках. Георгий — романтик, хорошо играет на фортепиано, сочиняет музыку. Он парень ласковый, сам иногда позванивает мне: «Надя, я так соскучился, так хочу тебя видеть. Когда ты к нам приедешь?»

Когда занималась подготовкой к юбилею, совсем с ними не виделась. Очень по ним скучаю, хочется их потискать, они такие сладкие, классные. Родители их правильно воспитывают, дети загружены дополнительными занятиями, скучать им некогда. В театре они бывают на детских спектаклях, елках, приходят с целыми классами. Когда меня долго нет, Марфа начинает обращаться ко мне на «вы». Вера и Георгий называют Надей, проходит минут пятнадцать, и Марфа снова со мной на «ты».

К сожалению, не смогу проводить с внуками много времени. В будущем году мы планируем выпустить пять новых спектаклей на большой сцене. У нас есть еще и малая, где занимается детская театрально-фольклорная студия «Наследие». Я хочу дать возможность детям попробовать свои силы в театральном деле, они там читают стихи, учатся правильно разговаривать, играют детские спектакли, на которые приходят маленькие зрители начиная с трехлетнего возраста. Выпускники нашей детской студии необязательно в будущем связывают свою жизнь с театром. Мы не готовим из них артистов, нельзя ломать детскую психику. Но творческий опыт непременно пригодится им в жизни. Держим с ними связь: кто-то учится в Бауманском, кто-то — в МГУ, а кто-то и в Академии имени Гнесиных. Нашей студии двадцать лет, многие из тех, кто ее посещал, уже приводят к нам своих детей.

— В программе «Модный приговор», которую ведете на телевидении, вы даете женщинам массу дельных советов как жить. Удается ли самой им следовать?

— Стараюсь. Всегда помню, что я человек публичный и что бы со мной ни происходило, не должна показывать слабину. Когда мне больно, я тоже плачу в подушку или на плече у того, кто меня не сдаст, посочувствует, пожалеет. И мне станет легче. Иногда просто необходимо ослабить вожжи, я не могу всегда оставаться натянутой струной. Надо и поплакать. Вообще, я тороплюсь жить, мне хочется многое успеть, получить побольше эмоций, может, даже ошибиться, от этого никто не застрахован. Пострадаю и перешагну, буду двигаться дальше.

В «Модный приговор» приходят женщины, которые оказались в сложной ситуации. Мне за пять минут надо с ними подружиться, завоевать их доверие, вывести на откровенный разговор, чтобы им захотелось поделиться со мной проблемами, пусть теперь уже я стану для них той самой подушкой и плечом. Замечаю, как они смотрят на меня, как ждут моей оценки. Неважно, что я в плане моды непрофессионал, если мне потребуется совет — спрошу у Эвелины Хромченко. Она боец, с ней я пойду в разведку. Ни разу меня не подвела, я ей за многое благодарна. Люди проявляются в трудных ситуациях, когда надо решить проблему. Саша Васильев — потрясающий компаньон, владеет одиннадцатью иностранными языками, историю моды знает до тонкостей. Покажи ему рюшку на панталонах, он расскажет, какой Людовик ввел ее в моду. О его любимом персонаже Коко Шанель говорит с таким восторгом и восхищением, что можно заслушаться.

Я одеваюсь достойно. Учили ли они меня? Конечно да. У меня есть любимый магазин одежды. Когда туда прихожу, продавец рассказывает следующее. В магазине появляются клиентки и постоянно интересуются:

— А Надя Бабкина это мерила, что она сказала?

— Да, вот отложила платье.

— Дайте и мне такое примерить.

Когда сталкиваюсь там с другими покупательницами, те выходят из примерочной и спрашивают:

— Ну, как?

Говорю:

— Снимай немедленно, это плохо. Не выпячивай особенности своей фигуры, возьми вещь на два размера больше.

Иногда вызываем портниху, которая сажает наряд на специфическую фигуру, чтобы платье красиво смотрелось. И я выношу свой модный приговор:

— Вот теперь можешь красоваться, и не иди, как будто ищешь пять копеек. В такой одежде надо себя нести и быть счастливой.

— Вам самой это удается?

— Конечно, какое может быть несчастье, если вокруг меня столько людей? Они приходят в театр увидеть Надю Бабкину, чтобы зарядиться от нее позитивом. В наших спектаклях есть третье отделение, когда я представляю каждого артиста поименно. А потом разговариваю с публикой — как мы живем, что нам сегодня необходимо, кто мы есть, для чего должны существовать на этой земле. Приглашаю: приходите к нам еще, потому что мы в вас нуждаемся, ждем ваших аплодисментов, хотим заглядывать в ваши горящие глаза. И люди признаются: «Спектакль вы играете хорошо, но мы всегда ждем третье отделение, когда Надя начнет с нами разговаривать».

То же самое происходит на фестивале песни, который я вожу по регионам. Он собирает десятки тысяч людей на площадях, вижу, что конца и края этим людским рекам нет. Почему-то все хотят послушать, что я им расскажу, покажу, ждут, что мы все вместе споем, будем зажигаться друг от друга. Да, это большие энергетические затраты, ты потом еле живой, но разве после такого можно жаловаться на усталость? Да никогда в жизни. Наоборот, хочется со всеми поделиться счастьем. Мне нравится, когда люди улыбаются, когда у них прекрасный аппетит. Перед спектаклем я непременно выхожу в фойе, наблюдаю за людьми. Все столы в буфете заполнены, люди едят, выпивают коньячок, шампанское. Здороваясь со зрителями, я точно могу определить, что за публика сегодня пришла и через сколько секунд зал будет моим. Если поговоришь с ними заранее, быстрее договоришься во время спектакля. За разговором отвалятся любые, даже самые тяжелые проблемы.

— Чего бы вы себе пожелали из того, что еще не сбылось?

— Жить долго и счастливо. Да, у меня есть мечты, но про них я вам не расскажу.