Композитор, певец Юрий Лоза: «В обществе перестали пестовать авторитет интеллектуального труда»
В начале февраля автору и исполнителю полюбившихся многим песен «Я умею мечтать», «Заповедные места», «Сто часов», «Пой, моя гитара» и, конечно же, «Плот» исполнилось семьдесят. Артист, славящийся искренностью и прямотой суждений, был откровенен и в беседе с корреспондентом «Культуры».
— Недавно вы отметили юбилей. Имеют ли для вас круглые даты особое значение?
— Время — понятие относительное. Полагаю, человеку столько лет, на сколько он себя ощущает. Я знаю многих людей, которые в девяносто творят со своим телом такое, что я в своем возрасте сделать не могу. Как можно человеку дать девяносто, если он с удовольствием прыгает, бегает, отжимается, подтягивается и так далее? И, наоборот, иным было куда меньше, чем мне, но они уходили из жизни дряхлыми стариками. Каждый сам себе выбирает образ жизни, который в конечном итоге и определяет, сколько человеку жить и в каком состоянии ему подойти к той или иной календарной дате. Поэтому к знаковым числам серьезно не отношусь.
Другое дело, что я могу что-то планировать. Например, до следующей «большой цифры», то есть до 75-летия, у меня целых пять лет. Перефразируя известную поговорку, обобщу: как встретишь пятилетку, так ее и проведешь. И я решил встретить пятилетку концертами: в начале февраля выступил в Москве и Санкт-Петербурге. Таким образом, невольно — а может быть, как раз наоборот, вполне осознанно — поставил перед собой задачу: согласно примете провести всю пятилетку в труде.
— В труде, который, как я понимаю, будет связан преимущественно с концертной деятельностью? Ведь известно, что к студийной работе вы подходите осторожно и избирательно: новыми песнями предпочитаете делиться в Сети, а полноценные альбомы выпускаете крайне редко.
— Давайте разберемся, откуда вообще взялось само понятие «альбом». Если мы начнем изучать этот процесс, то выясним: музыкальный альбом появился и расцвел буйными красками в шестидесятых годах прошлого столетия. Именно тогда повсеместное распространение получил лонгплей — виниловая пластинка, которая позволяла наносить на ее звуковые дорожки определенное количество информации: примерно по двадцать с лишним минут на каждой стороне. Это и называлось альбомом.
Позднее, в девяностых, появились компакт-диски, которые вмещали в себя куда больше информации. И понятие альбома начало постепенно растворяться, размываться. Ведь альбом в своем каноническом виде представлял собой некую картину в прямом смысле слова: люди, которые создавали обложки пластинок (художники, дизайнеры, графики), на конвертах указывались как полноправные соавторы конечного продукта наряду с музыкантами и звукоинженерами.
Грампластинка была настоящей вещью, с самоценным оформлением, красивыми подробными вкладками, которыми многие меломаны украшали стены своих комнат. Нынче все сократилось до уровня флешки, на которую можно закачать не только все свое творчество, но и произведения своих друзей, а также засунуть все творчество Баха. Поэтому о каком альбоме сейчас может идти речь?
У меня не так давно вышла новая пластинка, которая называется «Крик души». Помимо этого, были выпущены два сборника, контент которых компоновали представители звукозаписывающего лейбла. Эти релизы, на мой взгляд, имеют право называться альбомами. Поскольку, повторюсь, я убежден: настоящий альбом — это именно виниловая пластинка. Но упомянутые мной издания — это, скорее, исключение из правила, поскольку рассчитаны они на любителей, коллекционеров. Ибо основная масса как создателей, так и потребителей музыкальной информации сегодня не понимает, зачем мыслить альбомами, если они ни в каком виде, по большому счету, не реализуются?
— Многие ваши песни нередко можно услышать в исполнении других артистов. Как вы относитесь к кавер-версиям собственных хитов? Например, одна из лучших вещей, вышедших из-под вашего пера, «Заповедные места», подавляющему большинству соотечественников известна в исполнении ВИА «Ариэль». Не исключено, вообще мало кто знает, что авторство этой композиции принадлежит Юрию Лозе...
— Некоторые произведения я в свое время самолично отдал, в частности, упомянутую вами песню «Заповедные места». Кстати, авторство этой вещи не целиком принадлежит мне: текст мы написали совместно с Сашей Жигаревым. С ребятами из «Ариэля» я познакомился в 1980-м, на фестивале в Тбилиси. Я тогда еще работал в «Интеграле» и больших планов относительно сольной карьеры и крупных гастролей не вынашивал. Хотя песни уже писал вовсю. И как-то, уже после тбилисского фестиваля, мы с музыкантами «Ариэля» пересеклись в Москве, я спел им несколько вещей, парням понравилось, в итоге они взяли пять моих композиций, написанных на стихи других поэтов, в работу. А песней «Заповедные места» и вовсе назвали отдельную программу.
Что же касается в целом вопроса исполнения моих произведений другими артистами... Если я порой и возражаю, то это, извините, мое право. Полагаю, если кто-то хочет услышать песню «Плот», то он должен пригласить для ее исполнения Юрия Лозу, а не кого-то еще. Поймите правильно: я не запрещаю петь мои песни — я запрещаю на них зарабатывать.
— В беседе с вами тему песни «Плот» действительно обойти нельзя. Ведь для многих понятия Юрий Лоза и композиция «Плот» неразрывно связаны между собой. Чем вы объясняете ее огромную, негаснущую со временем популярность и считаете ли это произведение своей главной творческой удачей?
— У этой песни довольно странная и длинная история. Она писалась очень долго, примерно год. Потом я, начиная с 1982-го, в течение лет семи-восьми пытался ее куда-то пристроить, выступить с ней на телевидении, но неизменно получал отказ. Ее перечеркивали красным карандашом и, со словами «не туда плывешь», возвращали обратно. То есть путь к массовому слушателю и широкому признанию у этой песни был весьма тернист.
В середине восьмидесятых я начал реализовывать свои магнитофонные альбомы: с 1983-го по 1986-й у меня их вышло четыре. На этих фонограммах были записаны примерно пятьдесят песен, но «Плот» не попал ни в один из данных релизов. Песня продолжала стоять в сторонке: я понимал, что это отдельная, особая тема. И я не ошибся: ее черед пришел только в конце десятилетия, а в 1990-м я выступил с ней на фестивале «Песня года».
В создание композиции было вложено много труда, возможно, именно поэтому она до сих пор живет, причем живет своей, не всегда зависящей от меня жизнью. Она переведена на несколько языков, и история продолжается: в частности, в прошлом году я ее выложил в Сеть на французском — довольно интересно звучит. А недавно мне прислали текст «Плота» на удмуртском...
Я порой слышу мнение, что «Плот» просто оказался злободневным произведением на изломе 1980-х и 1990-х. Но мне кажется, что по-настоящему хорошая вещь к конкретному времени не привязана. Есть такие произведения, которые, появись они в любое время, стали бы популярными. Думаю, если бы я написал «Плот» сегодня, он бы тоже пробился.
Да, исторический контекст, в котором рождается то или иное произведение, несомненно, имеет значение, но художественный уровень последнего все равно куда важнее. Например, если бы The Rolling Stones сегодня выпустили точно такой же альбом, что сделал их знаменитыми в середине 1960-х, он никому бы не был нужен, его бы попросту никто не заметил. Потому что сама работа, по качеству и внутреннему содержанию, не заслуживает той славы, которую она получила, выйдя в нужное время.
И наоборот: если мы возьмем, скажем, альбом группы Chicago, который называется Night & Day: Big Band, то он, выпущенный в 1995 году, даже сегодня забрал бы все «Грэмми» — и сделал бы то же самое в шестидесятых, будь он записан тогда. Потому что это работа, сделанная очень качественно, здорово, сильно. В нее вложено много труда, мастерства и таланта.
— Вы известны как человек, который за словом в карман не полезет и от которого иным достается «на орехи». В частности, вы не отказываете себе в удовольствии «проехаться» по The Rolling Stones и только что сделали это в очередной раз. Чем именно они-то так не угодили?
— Да дворовая команда — какой была, такой и осталась. Если мы возьмем The Rolling Stones образца 1963 года и дня сегодняшнего, то увидим одну и ту же группу, которая в своем развитии не продвинулась ни на сантиметр. Техника владения инструментами та же, гитарный звук не претерпел изменений, все по-прежнему криво, косо, мимо нот.
Понимаете, в социуме порой имеет место вопиющее несоответствие уровня всеобщего обожания и поклонения исполнительскому уровню самих артистов. Одни музыканты с течением лет и даже десятилетий нисколько не прогрессируют, а другие растут и развиваются — того требуют их здоровые творческие амбиции.
Возьмите, например, The Beatles 1962 года, когда им было отказано в контракте на звукозапись (им тогда предпочли группу The Tremeloes, которую сегодня мало кто помнит), и The Beatles 1967-го, когда они записали пластинку Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band, которую многие по сей день склонны считать вершиной музыкальной поп-культуры как таковой. Поставьте альбом Pink Floyd 1968 года A Saucerful Of Secrets и сразу после него заведите The Dark Side Of The Moon, вышедший в 1973-м, — и вы почувствуете разницу. Ричи Блэкмор конца 1960-х и середины 1970-х — это два разных музыканта.
Понимаете, к чему я веду? Артисты, будь то певцы, инструменталисты или аранжировщики, должны постоянно повышать свой творческий и исполнительский уровень. А то получается, что записи одних музыкантов, сделанные в разные годы, — это земля и небо, а послушаешь других, так просто хоть святых вон выноси.
— Давайте вернемся к весьма угрюмым, в том, что касается популярной музыки, современным реалиям. Почему сегодня на нашей, да и мировой эстраде песен, сопоставимых по художественному уровню с тем же «Плотом», днем с огнем не сыщешь?
— Потому что авторы задвинуты ниже плинтуса. Многие и вовсе бросили сочинять, так как не видят в этом большого смысла. В обществе перестали пестовать авторитет интеллектуального труда — вот в чем проблема. Сам по себе достойный контент не появится, его должен кто-то создать.
А написать хорошую песню — это весьма серьезный труд. Но если авторы лишены внимания по отношению к себе, если они не получают свою законную минуту славы, то постепенно теряют интерес и перестают всем этим заниматься. Поэтому и песни сегодня пишут не достойные композиторы и поэты, а наспех состряпанные команды из продюсеров, костюмеров, билетеров и бог знает кого еще. Из профессии, простите за тавтологию, ушли профессионалы.
Сейчас у молодых артистов появилась довольно странная манера: петь так, как будто у них зубы выбиты, но еще не выплюнуты. Это происходит, в частности, потому, что спеть им попросту нечего — суть текста они донести даже не пытаются, поскольку смысла этот самый текст лишен начисто. Вот они и ходят, пережевывают какие-то слова. Спрашиваю себя: зачем мне их слушать, если я не понимаю, что именно они хотят своими опусами донести? Я тут ради чистого эксперимента попытался ознакомиться с текстами из последней «Песни года» и понял, что многие из них надо переводить с русского на русский: какой-то случайный набор слов. Не знаю, может, им какая-нибудь компьютерная программа пишет тексты...
— Вы ведете блог, где время от времени делитесь соображениями на самые разные темы. А не думали написать полноценную автобиографию, выпустить книгу?
— Есть такая мысль. Но тут два момента: во-первых, надо банально садиться и писать, а на это, как водится, всегда не хватает времени. А во-вторых, книги в печатном виде сейчас мало кто покупает. Все заняты чтением коротких заметочек в интернете.
Утеряна сама культура чтения. Лет сто пятьдесят-двести назад какая-нибудь барышня брала толстую книжку, выходила в беседку в сад и на несколько часов погружалась в чтение. Можете такую же барышню представить себе сегодня? Да даже не будем погружаться настолько глубоко в историю: еще лет пятьдесят назад все читали книги. Сейчас картина иная: читают смартфоны — на ходу в метро, автобусе, причем не романы, а крохотные текстики.
Мне один друг посоветовал: «Юра, если таки решишь взяться за перо, не пиши роман. Лучше выдавай маленькие сюжетики, которые можно будет осилить на остановке в ожидании транспорта». Не знаю, воспользуюсь ли именно этим советом, но если таки решусь на написание автобиографии, она будет, видимо, рассчитана на людей, которые мыслят вне моды, на тех, кто оторван от общих тенденций и живет самостоятельной жизнью.
Кстати, такие люди, как мне представляется, понимают, что песни Лозы — не модные, не старые, это просто песни. Меня, между прочим, многие склонны относить к той категории артистов, которые «были», а не которые «есть». Дескать, я был популярен, мои песни звучали, и так далее. То есть обо мне говорят как о человеке в прошедшем времени (улыбается).
— Сейчас на Западе модно запрещать и отменять все русское. Насколько долго, на ваш взгляд, продлится подобное положение вещей и много ли мы в создавшейся ситуации теряем?
— У каждой медали есть две стороны. Хорошо то, что все эти запреты заставляют нас активнее заниматься импортозамещением, развивать собственный бизнес, пробуждать к жизни дремавшие в нас до поры до времени неведомые внутренние ресурсы, и так далее. Но плохо, когда, скажем, спортсмен, всю жизнь посвятивший тренировкам в надежде и стремлении завоевать титул оказывается лишенным возможности куда-то поехать и принять участие в крупных соревнованиях...
Важно понимать главное, и я всегда об этом говорю: ребята, нас ненавидят. Ненавидят просто за то, что мы есть. Как в басне Крылова: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Мы перед «ними» виноваты тем, что существуем. И эта ненависть зиждется на том, что мы большие, у нас много природных ресурсов, а раздавать их другим мы отказываемся. И чем мы сильнее, тем больше нас будут ненавидеть.
Но дело не только в экономике. Увы, ненависть не бывает избирательной, поэтому они и пытаются не только пресловутыми санкциями воздействовать, но и отменять всех в культурной сфере — от Достоевского до Чайковского. Если им дана отмашка ненавидеть русское — значит, они будут ненавидеть все, что связано с нами. А посему в отношении того, сколь долго это продлится, я остаюсь не столько пессимистом, сколько реалистом. Ибо такое положение вещей существовало всегда, просто, возможно, раньше это было не так сильно выражено.
— В одной вашей песне, написанной примерно сорок лет назад, есть такие строки: «Мне уже многое сложно, многого не испытать. Годы вернуть невозможно, но я умею мечтать». Чего вам еще хотелось бы испытать и по-прежнему ли вы умеете мечтать?
— Мечты со временем трансформируются. Если в юности мечты имеют какой-то глобальный оттенок (поездить с мировыми турами, добиться славы, всех восхитить, удивить и так далее), то сейчас они стали более простыми, приземленными и, скорее, похожими на обычные желания: что-то конкретное получить, сделать, хорошую песню написать, сохранить трудоспособность, в конце концов.
Я сейчас не устраиваю крупных гастролей, не затеваю масштабных проектов, которые могли бы перевернуть мир, — все это осталось в прошлом. Когда человеку семьдесят, он даже теоретически не может смотреть в будущее с огромным оптимизмом. Почтенный возраст и оптимистический взгляд на вещи — понятия взаимоисключающие. Я отдаю себе отчет, что впереди у меня гораздо меньше, чем уже прожито. Очередные семьдесят лет я себе не намерил, поэтому каждый новый день и год не только имеют значение, но и, увы, отнимают частичку оставшейся жизни. И даже если я сейчас стану предпринимать титанические усилия, против природы все равно не попрешь: определенный износ организма уже произошел...
Если же говорить в более глобальном масштабе, то и здесь я лишен иллюзий. Просто потому что рай на Земле невозможен. Природа не сотворила ни одного совершенного создания, а значит, и совершенное общество, равно как и лишенная изъянов форма правления, исключено. Наверное, именно потому люди и склонны думать о рае, что надеются: где-то там все выстроено настолько хорошо и гармонично, что лучшего и пожелать нельзя.