Сбежала от отца-тирана, двойная жизнь Полины Осетинской
Резонансная история Алисы Тепляковой, в восемь лет ставшей студенткой МГУ, подогреваемая экстравагантным поведением её отца, вызывает интерес к историям вундеркиндов прошлого. Одной из самых известных и ярких таких историй является случай Полины Осетинской. В начале 1980-х имя этой девочки гремело на весь СССР. В шесть лет она дебютировала на большой сцене консерватории города Вильнюс, в восемь стала известна по всей стране, а в 12 — сбежала из дома и прекратила общение с отцом.
«Реакция вырабатывалась следующим образом: я вставала к теннисной стенке, отец подавал со скоростью 70–80 км в час с расстояния двадцати метров. Он довольно хорошо играл в теннис, и удар у него был поставлен. Мяч направлялся мне в лицо или в грудь. И если я не успевала увернуться — the pleasure was all mine (это удовольствие было полностью моим)».
«Играй быстрее, сволочь!»
История «музыкального вундеркинда» была полностью инициирована отцом девочки — писателем и режиссёром-документалистом Олегом Осетинским. Мужчина был помешан на музыке, однако его мечту об исполнительской карьере прервала травма пальца. «Я никогда не буду пианистом. Но когда-нибудь у меня будет дочь, и я сделаю её великим музыкантом» — написал Осетинский в своём дневнике.
С самого раннего возраста Осетинский стал тренировать Полину по собственной системе «дубль-стресс», которая базировалась на чередовании длительных многочасовых репетиций со значительными физическими нагрузками. Суть метода заключалась в том, что «стресс» от музыкальных занятий снимался «стрессом» от упражнений и наоборот, — всё вместе это позволяло осуществлять большой объём работы, не утомляясь и сохраняя свежесть восприятия.
Однако начало автобиографической книги Полины Осетинской «Прощай, грусть» рассказывает, что порой стресс явно зашкаливал: «У нас собрались в высшей степени интеллигентные гости. Проснувшись и надев красивое бархатное платье, я вышла в гостиную. Вскоре пришёл отец — он водил некую даму в ресторан, после чего она покинула его общество, что привело его в крайнее раздражение.
Мрачно плюхнувшись за стол, он потребовал, чтобы я немедленно сыграла Восемнадцатый, терцовый этюд Шопена. Сыграла. Начал ходить по комнате — “Быстрее! Ещё быстрее! Ещё раз, быстрее!”. На четвёртый раз у меня заболела рука, и я имела неосторожность об этом сообщить. Он подошёл, одним движением сверху донизу разодрал на мне платье. Несколько раз ударив, швырнул головой о батарею в противоположном углу комнаты, протащил по полу и усадил голой за рояль, проорав: “Играй быстрее, сволочь!”. Я играла, заливая клавиатуру и себя кровью».
«Тайком съедала суп из собачьей миски»
Впрочем, этот эпизод произошёл уже когда Полине было 12 лет, став, судя по всему, одним из главных побудителей к побегу. В более раннем возрасте девочке из-за тяжёлых тренировок и скудного питания приходилось идти на различные ухищрения: «Я тайком съедала суп из собачьей миски, предназначенный нашей собаке Джульке, от которого та воротила нос. Мой завтрак мог состоять из стакана яблочного уксуса, наполовину разбавленного водой (это считалось крайне полезным), пяти таблеток “Ревита” и двадцати таблеток аскорбинки. Обед из куска засохшего сыра с ложкой меда — оба этих продукта, как назло, я люто ненавидела, иногда куска полусырого антрекота. Ужин предусматривался далеко не всегда, и им запросто мог быть стакан кефира или буквально корочка хлеба. На еду отводилось две-три минуты: всё, что я успевала заглотить за это время, и было моим рационом». Тренировки же порой походили на пытки: «Реакция вырабатывалась следующим образом: я вставала к теннисной стенке, отец подавал со скоростью 70–80 км в час с расстояния двадцати метров. Он довольно хорошо играл в теннис, и удар у него был поставлен. Мяч направлялся мне в лицо или в грудь. И если я не успевала увернуться — the pleasure was all mine (это удовольствие было полностью моим)».
«От ужаса у меня начались сердечные боли» Но и это были далеко не все виды стресса, которые пришлось испытать девочке. По её словам, в определённый момент отец начал пользоваться успехом для удовлетворения своих самых низменных нужд. Так, однажды они взяли в большое турне Диану, девочку из московской семьи, с которой отец обещал заниматься индивидуально: «Приехав в Таллин, мы остановились в гостинице Совета министров, в довольно большом, но однокомнатном номере. Он изнасиловал её в первую же ночь, практически на моих глазах, и продолжал делать это на протяжении трёх месяцев. На следующее утро он отправил все её вещи обратно в Москву, оставив один спортивный костюм, пару белья, и пригрозил физической расправой, если она скажет кому-нибудь хоть слово. Когда звонила её мама, он держал трубку в своих руках, готовый в любую секунду её повесить, пристально глядя на Диану, пока она говорила, что у нас всё хорошо. Ей было пятнадцать лет. Мне известно, что это далеко не единственный прецедент. Девочек приводили мамаши, жаждущие славы и требующие результатов немедленно, — ведь он говорил, что научит играть так же, как я, любого. Девочки приходили и сами. Но почему-то никто никогда не подал в суд. Сейчас Диана пишет книгу о том, сколько лет ей потребовалось на попытку исцеления (помощь женщинам, пережившим насилие, стала частью её профессии). От ужаса у меня начались непонятные сердечные боли. Через три дня я сыграла два концерта, отец прочёл лекции. Спустя неделю меня отвезли в больницу, где я пролежала двое суток под капельницей, а выйдя, в тот же день сыграла сольный концерт в зале “Эстония”».
«Один из нас должен умереть»
Накануне 13-летия у Полины прочно созрело желание сбежать. Оно пришлось как раз на то время, когда отец планировал эмигрировать из СССР и монетизировать историю своей дочери в США: «По контракту планировалось сорок концертов по всей стране, за каждый мы должны были получить огромные деньги, порядка пятидесяти тысяч долларов, — вспоминала Полина. — Отец же в тайне думал удвоить ставку посредством шантажа: “А что, объявлю, что иначе ты не выйдешь на сцену, деваться им будет некуда”. Дело выгорало на десятки миллионов, это был главный шанс его жизни. А там дальше всемирная слава, сбыча мечт, безбедная старость, и главное — никакого больше “вонючего совка”». Помочь осуществить намерение побега в декабре 1986 года Полине помогла преподаватель Анна Ренжина, нанятая отцом для того, чтобы подтянуть технику дочери в академическом смысле: «Я посмотрела на неё прозрачным взглядом и холодно ответила: “Алла Николаевна, я больше не могу. Один из нас должен умереть”. Она охнула. Осела. Помолчала. И сказала, явив ещё одну Божию милость: “Смерть — не единственный выход. Ты можешь уйти”. Нет, поначалу мне казалась это невозможным. Наша история должна, должна была закончиться, как античная драма. И всё же мысль уйти стала во мне прорастать, надежда увеличиваться, отчаяние ослабевать. Она дала мне единственный шанс выжить, и я вцепилась в него всем существом». Ренжина и мать Полины настаивали, чтобы она ушла от отца после турне, ведь это обеспечило бы Осетинскую практически на всю жизнь. Но девочка была непреклонна, сказав, что «до Америки не доживёт»: «Пока отец спал, я писала прощальное письмо, время от времени заходя в его комнату и вглядываясь в спящего. К бабушке было нельзя, в мамины комнаты в коммуналке тоже. Отец повсюду разослал агентов, карауливших места, в которых мы могли появиться. Начались преследования, звонки, угрозы меня убить, телеграммы. В первые десять дней нас приютила мамина знакомая Нина. У Нины отпраздновали мой тринадцатый день рождения». Несколько недель Полине пришлось скитаться между Москвой и Ленинградом . В один момент в квартиру, где была девочка, начал ломиться отец — пришлось вызывать милицию и даже обращаться в известную тогда передачу «600 минут»: «Я написала заявление, в котором просила принять меры по моей безопасности. В интервью Невзорову я приносила извинения ленинградцам за отменённый концерт и просила отныне воспринимать меня отдельно от отца. В общем, это, конечно, был сеанс с разоблачением. Лежавшее на столе заявление, в котором упоминались “побои, разврат и пьянство”, было заснято и зачитано».
Отец не унимался годами
В итоге Полине удалось поступить в школу при Ленинградской консерватории. Окончив школу, она поступила уже в Санкт-Петербургскую консерваторию и окончила её досрочно, став востребованной концертирующей пианисткой.
Долгие годы Олег Осетинский не оставлял нападок на дочь, утверждая, что все её музыкальные успехи — исключительно его заслуга: «У неё не было ни слуха, ни тяги к музыке. Полина, её слух, координация и концентрация — это результат моего каторжного труда по 24 часа в сутки». В своей автобиографической книге женщина приводит письмо отца, пришедшее незадолго до публикации в 2007 году: «Мне тебя — жаль. Как можно жить с таким количеством лжи и мерзости в душе! Разумеется, я делал и делаю скидку на то страшное сотрясение мозга, которое ты скрыла от меня и от всех, очевидно, и которое сделало тебя первые три-четыре года безумной. Но — пора очищаться и вглядеться в факты твоей жизни с самого детства. Скажи правду — хотя бы духовнику. И, может быть, он убедит тебя покаяться. Конечно, если ты скажешь ему правду — то есть факты. Или я через две недели подаю в суд — и тебя ждёт несмываемый позор. Но это будет уже не моя вина».
«Делать вундеркинда против воли ребёнка — не дай Бог!»
Отчасти женщина всё же признаёт, что отец направил её на правильную дорогу: «Он открыл мне дверь в музыку, которая стала делом моей жизни». Кроме того, Полина отмечает, что система «дубль-стресс» дала ей серьёзную закалку, способность быстро ориентироваться в обстоятельствах, собираться и делать то, что нужно. Этому же помогают и ударные тренировки памяти (отец требовал от женщины заучивать по стихотворению в день). Да и в целом тактику чередования физических и художественных нагрузок Осетинская считает правильной — но, конечно, в более умеренных объёмах и с периодами отдыха. Что же касается отсутствия таланта, у Олега Осетинского несколько детей, и многих воспитывали по этой методике. Так, по словам Полины, её брата Олега готовили в боксёры и подвергали даже ещё более жёстким испытаниям. Однако никто, кроме неё, в вундеркиндах не числился.
Кроме того, многие академические педагоги отмечали явные технические пробелы у девочки. Сама Осетинская писала, что после отцовских репетиций ей фактически пришлось полностью переучиваться, иначе адекватно исполнять многие произведения было бы невозможно. Женщина была замужем, в 2015-м развелась. У Полины есть сын и дочь, плюс она удочерила ребёнка от первого брака бывшего мужа. Говоря о приоритетах в воспитании детей, Осетинская заявляет:
«Делать вундеркинда против воли ребёнка — не дай Бог! Это губительно для детской психики и отношений с родителями. Очень важна мера. И родительский авторитет с чёткой семейной иерархией. Если в семье нет правил, которым нужно следовать всегда, могут вырасти очень избалованные и распущенные дети, которые всеми вертят и манипулируют. При этом стараюсь не унижать их человеческое достоинство. Большинству родителей удобны и выгодны дети, которые всегда слушаются, не проявляют инициативы, делают только то, что им говорят. Но из таких детей вырастают инфантильные, слабовольные, неинтересные взрослые, которые не будут рисковать, идти вперёд, что-то открывать... Мне бы этого не хотелось».
